"Записки от скуки"
Главная » 2011 » Июль » 26 » Пароход23:00 Пароход |
Главной транспортной "артерией" у нас служит большая река Северная Двина. Северная потому, что есть ещё и Западная Двина. Происхождение слова Двина не вполне ясно, есть несколько версий, но все они очень неубедительны. Железная дорога на Москву была построена в начале прошлого века, но тяготеет к ней только западная часть области. Первая крупная автомобильная дорога на Вологду была построена в семидесятых годах и проложена она на большей части вблизи реки. До этого связь деревень в бассейне Северной Двины с Архангельском, а через него и со всем внешним миром была только по реке. Зимой, правда, существовал старинный тракт, идущий примерно так же, как и современная автомобильная дорога. Именно по этому тракту шёл Ломоносов в Москву на учёбу. Летом там проехать хотя бы на телеге невозможно.
По названной причине река наша была чрезвычайно загружена. Одной только древесины сплавлялось по ней до десяти миллионов кубометров ежегодно. Нарубленный лес зимой подвозили к реке или весной сплавляли врассыпную по малым её притокам. Брёвна сначала плыли свободно, потом их на запанях перехватывали с помощью обоновки и сплачивали в пучки из которых составлялись огромные плоты. И день и ночь буксиры (небольшие суда с мощной машиной и огромными гребными колёсами) тащили эти плоты в Архангельск. Ежедневно в обоих направлениях проходили пассажирские пароходы по маршруту Архангельск - Котлас. Рейс в одну сторону занимал двое суток, поэтому в пути постоянно находилось четыре парохода. С учётом стоянок в портах и времени на обслуживание общее число пароходов было больше. Все эти пароходы были построены в начале 20 века (1908 - 1911 годы). Это были двухпалубные колёсные суда с паровой машиной. Почти сразу после революции наметился стабильный отток жителей из деревни, преимущественно в Архангельск. Потом этот поток всё время нарастал, и после войны принял массовый характер. Власти даже предпринимали попытку уменьшить его - крестьянам попросту не выдавали паспорта, ну, а без паспорта куда уедешь. Но разными способами, а в основном на учёбу, которую разрешали беспрепятственно, люди уезжали. Со временем почти у всех жителей деревни в городе оказались родственники, главным образом родные дети, братья и сёстры и т.д. Естественно, образовался "интенсивный пассажиро-поток", говоря казённым языком. Наша деревенька расположена примерно в пяти километрах от главной реки. До пристани надо было идти по плохой лесной дороге (впрочем, хороших дорог в нашем краю вообще не было). Проехать по ней было можно, но ведь надо ещё получить лошадь у председателя, а это всегда было трудно - лошадей не хватало. Весной и в начале лета в деревню устремлялись дети к бабушкам и дедушкам. Взрослые приезжали по мере получения отпусков на работе (об отдыхе на Чёрном море тогда и понятия не имели). В августе шло массовое переселение в обратном порядке. На пристань обычно ходили пешком, таская на себе свой не хитрый багаж. Встречать и провожать родных, да и просто соседей и друзей - у нас было любимым занятием. Я прекрасно помню, как в возрасте лет шести меня взяли с собой встречающие и тогда я впервые увидел большую реку. Помню мне так хотелось поскорее на неё посмотреть, что ещё заранее мать подняла меня повыше и я издали увидел голубую ленту реки. Позже мы стали бегать на пристань самостоятельно целой ватагой. Нам нравилось смотреть, как пароход выплывает из-за острова и разворачиваясь подгребает к пристани. Казался он нам верхом технического совершенства и красоты. Все пароходы мы знали по именам: Пушкин, Ломоносов, Карл Маркс конечно, Гоголь, Степан Разин, Желябов. Были ещё Сталин и Иван Каляев, но однопалубные и, значит, не такие великолепные. Естественно, что мы ничего не видавшие кроме деревенских изб были очарованы этими красавцами. Что говорить о детях, если одна старуха из совсем уж дальней деревни (километров тридцать от реки), никогда до этого её не покидавшая, увидев пароход начала креститься, подумав, что по реке несёт церковь. На пароходах этих было три класса: первый наверху, второй - каюты в носовой и кормовой части, а третьим классом было всё остальное. Все наши не имели никакого понятия о первом и втором классах, а ездили в третьем, то есть просто на палубе. В основном это были места у паровой машины, которая была огорожена стеклянными рамами специально, чтобы народ мог полюбоваться техникой. Потом, когда я сам множество раз проделывал этот путь, я часами мог смотреть, как огромный коленчатый вал вращают могучие шатуны. Всё было блестящим и густо смазанным маслом. Среди этого живого чуда важно ходил механик и что-то там подвинчивал, передвигал какие-то рычаги и подкачивал смазку прямо на ходу. Что за люди ездили в первом классе, мы и понятия не имели. Иногда на верхнюю палубу парохода, стоявшего у пристани, выходили нарядные люди, часто с детьми - нашими ровесниками. На нас, толпящихся шумной кампанией на дебаркадере они смотрели скучными глазами без всякого интереса. На нашей пристани никогда никто из них не выходил. Мы считали их просто "недорезанными буржуями" и тихо презирали. Хотя, как потом мы поняли, на самом деле это тоже были выходцы из деревень, едущие в отпуск в родные места. Просто они уже получили образование, имели приличную зарплату и заказывали в конечных пунктах билеты заранее. На промежуточных остановках никаких билетов, кроме палубных, просто никогда не было. Зато стоил этот билет до города (250 километров) один рубль девяносто копеек - чуть побольше стоимости пол-бутылки водки. Приставая к пристани и отчаливая от неё, пароход обязательно давал гудки - на мостике капитал тянул за шнур, открывая клапан. Выходящий пар воспроизводил очень громкий, какой то торжественно радостный звук, не сравнимый с неприятным гудением современных теплоходов. В тихие летние вечера гудки эти были прекрасно слышны в нашей деревне за пять километров. Казалось, что пароход где-то совсем рядом. Слышно было не только гудок, но даже шипение паровой машины и шлёпанье колёс по воде. Первый раз я поехал на пароходе Гоголь, когда меня взяли в гости к моей тётке Анне, жившей в городе. Город мне не понравился. Тётка жила в пригороде, тоже почти как деревня, только грязнее и неопрятнее. Дом её был намного хуже нашей деревенской избы. Кстати, на примере моей тёти можно показать основной способ, которым люди перебирались из деревни в город. Двоюродная сестра Анны завербовалась на работу в леспромхоз и там познакомилась с парнем из города. Вышла за него замуж и, таким образом, оказалась городской жительницей. Когда у неё родился ребёнок, она придумала взять мою тётю, тогда ещё девочку, в няньки. Когда Анечка подросла, она в свою очередь вышла замуж за городского парня, писаного красавца, надо сказать. В самом начале войны он погиб и тётя осталась владелицей дома с двумя мальчишками на руках. У родителей моей матери всего было семь детей, включая эту самую Аню. Моя мать была уже замужем и потому застряла в деревне, а все остальные братья и сёстры по одному переезжали к Анне и оседали в городе. Потом через неё же уехали в город мои две сестры и брат. Только я не жил у Анны, а самостоятельно поступил в институт сразу после окончания школы. В итоге у меня в городе оказалось огромное количество родственников - общее количество двоюродных братьев и сестёр я даже не знаю. Итак, когда я приехал первый раз на Гоголе, город мне не приглянулся. Центр, конечно, поражал, но там всё было нам недоступно и отчуждённо. Единственное, что мы могли себе позволить, это купить мороженное, о котором раньше не имели представления. Через три дня я уже рвался домой и когда увидел родную пристань, был бесконечно рад. Должен сказать, что и до сих пор, хотя я давным - давно уже горожанин, город я не люблю - не только тот, в котором живу, но все города вообще. Сам пароход, правда, меня не разочаровал. Можно было бегать по палубам, кормить чаек, потом после холода снаружи сидеть в своём "третьем классе" возле парового котла, от которого шло приятное тепло, без устали смотреть на работу машины. Интересно было наблюдать за пассажирами. Люди сидели, ходили, разговаривали, без конца закусывали от нечего делать. Обычно в дорогу брали огромные рыбники - лещи, щука или другая рыба, запечённая в ржаном тесте. Блюдо это очень вкусно и питательно. Завёрнутый в полотенце рыбник доставали из плетёного коробка, с которым обычно ездили в дальнюю дорогу, не спеша разламывали и ели рыбу руками, заедая её вкусной коркой, аккуратно складывая косточки на бумажку, чтобы потом выбросить за борт. Пили чай, кипяток нацеживали тут же из начищенного до блеска медного крана. Многие спали, устроившись кое-как на откидных сидениях или прямо на тёплой от машины железной палубе. Пароходы эти тогда работали ещё на дровах. Запас дров на весь рейс сразу погрузить было невозможно, поэтому на некоторых пристанях была длительная стоянка для "дозаправки". Поленья с берега таскали матросы, а для ускорения дела капитан обращался с просьбой к пассажирам за помощью. Недостатка в желающих поработать никогда не было - дрова таскал весь "третий класс". Пассажиры с верху, конечно, не работали. Потом, когда я сам стал городским жителем, много раз ездил, наверное, на всех этих пароходах. Они ничем не отличались друг от друга, кроме больших портретов тех, чьими именами были названы. Эти портреты висели прямо у входа на пароход. Однако всегда радовался, если случалось плыть на "Гоголе", который был как бы роднее других. Плавал и в первом классе, в котором, как оказалось, ничего особенного не было, кроме скуки. Вскоре пароходы переоборудовали для работы на угле и дров на пристанях больше не таскали. В последнее время их модернизировали даже для использования мазута. Кажется в семидесятых годах на реку пришли теплоходы, построенные в ГДР и старым пароходам вышла отставка. На окраине города есть кладбище старых судов, куда их заводят во время половодья, а летом они оказываются на суше. Однажды, попав туда случайно, я увидел пароход Пушкин, беспомощно лежавший на песке, накренившись на один бок. Выглядел он уже ужасно, даже название читалось с трудом. Я долго стоял возле него, вспоминая прошлое - было очень жаль старого трудягу. Про судьбу остальных ничего не было известно, скорее всего их сломали на металлолом. Спустя несколько лет я случайно увидел заметку в газете о том, что судостроительный завод приобрёл один из пароходов, полностью отреставрировал и использует как прогулочный для своих работников. К моей несказанной радости это оказался Гоголь. Летом я обычно живу за городом на своей дачке, расположенной недалеко от музея деревянного зодчества, расположенного на берегу реки. И в этот самый музей Гоголь часто привозит работников завода для прогулок. Когда он прибывает или отбывает всегда, как и полагается, подаёт гудки. И в тихие вечера мне прекрасно слышны эти гудки из моего детства. Они ничуть не изменились и звучат по прежнему бодро и торжественно, их невозможно спутать ни с какими другими гудками на свете. Недавно я решил порыбачить на реке с берега в памятном для меня месте - когда-то мы ездили туда отдыхать по окончании учебного года в институте. Когда было уже близко к полуночи (рыба в эту пору обычно перестаёт ловиться), я сидел у костра, пил чай и вспоминал прошлое. Вспоминал тех, с кем мы тут сидели когда-то у такого же костра, пили водку и пели "Прощайте, скалистые горы". Многих из старых товарищей уже нет на свете. В начале июля ночи у нас мало отличаются от дня, всё кругом прекрасно видно.
Теперь на реке жизнь почти замерла. Заготовки леса сократились многократно и вывозят его в город в основном автомобилями. За почти сутки, что я провёл на реке, я не видел ни одного плота. Пассажирские перевозки отсутствуют вообще - водный транспорт проиграл в конкуренции с автобусами. Даже моторной лодки, которых раньше было полно, почти не увидишь. Редко проплывёт какой-нибудь катерок с баржой на прицепе. И вдруг я увидел, как из за поворота выплывает мой "Гоголь" и сразу его узнал - просто таких судов уже нигде не увидишь. Фарватер там проходит возле самого берега реки и Гоголь прошёл совсем рядом со мной (каких нибудь метрах в тридцати - сорока). Он по-прежнему бодро шлёпал своими колёсами по воде и всё так же с шипением выпускал из цилиндров пар. На верхней палубе, там, где капитанский мостик, стояла парочка. Ей, видимо, не хотелось спать в такую великолепную ночь. Женщина даже что-то прокричала, но я не разобрал, что именно. Пароход был точно такой же, как и прежде. Точно такая же красовалась и надпись на полуокружности над гребным колесом, выполненная как то не очень ровно - Н.В.Гоголь. А выше её, на уровне второй палубы был расположен большой красный транспарант с надписью: ПАРОХОДУ Н.В.ГОГОЛЬ - 100 ЛЕТ.  |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |