Родился я в таёжной деревушке с не оригинальным названием Усолье (там действительно есть соляной источник) перед самой войной. Мне не было ещё двух лет, когда отца отправили на фронт. Погиб он в сорок первом под Ленинградом.
Тем не менее, один эпизод, связанный с отцом, я запомнил (а может быть только кажется, что помню): отец поставил меня на стол рядом с огромной трубой граммофона и я слушаю какую-то музыку, теперь уж не вспомнишь, что именно.
Граммофон этот вместе со стопкой пластинок к нему отец купил где-то по случаю. Там были известные всем песни (например, "Когда б имел златые горы" в исполнении Руслановой), какие-то старинные романсы уже сильно затёртые, и даже что-то из классики. Под эту музыку потом прошло всё моё детство. Граммофон у нас в семье очень любили и берегли. Да и во всей деревне не было больше подобной роскоши.
После окончания школы я, как и большинство моих сверстников уехал из деревни. Была учёба в институте, потом я поступил в аспирантуру, затем преподавательская работа - банальная городская суета. На родине бывал редко и не по долгу.
А между тем, деревенька наша постепенно приходила в упадок, а затем и вовсе ликвидировалась. Тогда здесь на севере сотни таких деревень были объявлены неперспективными. Родительский дом вместе со всем его барахлом мой старший брат перевёз в леспромхоз вёрст за семь-восемь. Там у брата выросли и разлетелись по свету дети, а вскоре дом и вовсе опустел.
Не знаю, как у других, а меня с возрастом всё сильнее тянет в родные места. Кажется, что только там и было настоящее счастье. Когда тоска совсем уж одолевает, я еду в свою деревню. Вернее в то место, где она стояла когда-то. Про чувства и переживания, которые там испытываешь, надо писать отдельно.
Однажды я решил посетить наш старый дом, уже сильно обветшавший. Прошёлся по комнатам и поднялся на чердак (у нас говорили на подволоку), чтобы взглянуть из чердачного окна. Раньше из него открывался чудесный вид на речку Усолку с её изгибами и с лугами по берегам. От высоты и красоты захватывало дух. Теперь взгляд упирался в какие-то хозяйственные постройки - смотреть было не на что. Вдруг среди обычного для чердаков хлама я заметил наш граммофон. Уцелела и его труба, окрашенная в когда-то небесный цвет. На диске лежала пластинка, покрытая пылью. Я стёр пыль, завёл пружину торчавшей сбоку ручкой и пустил диск. Как-то неожиданно громко, с известной хрипотцой зазвучала песня: